«Проект о многом, но вообще он о России»

— До самого Arctic Art Forum ещё немало времени. Зачем вы приехали в Архангельск сейчас, в августе?

— Мы приехали в Архангельскую область, чтобы собрать материал, который будет представлен на форуме. Планируется экспедиция по Архангельской области, в район деревень Керга и Чудиново —это средняя полоса Архангельской области. И чуть ниже, на юге, на границе с республикой Коми — там тоже несколько заброшенных деревень, таких как Малое Заволжье, например.

— То есть, приглядываетесь?

— Не совсем. Мы приехали познакомиться с Екатериной Шаровой (куратор Arctic Art Forum - прим.), с местными краеведческими музеями, посмотреть площадку, где будет проходить форум. Немножко подредактировали маршрут экспедиции вместе с людьми, которые знают регион.

— Пока ещё, как я понимаю, местные деревни не исследованы? Ещё нигде не были?

— Нет, я был здесь весной, в деревнях Кучепалда и Совза – это бывшая промышленная зона, и там есть несколько заброшенных деревень, где я снимал материал. Но сейчас маршрут иной, я взял другую камеру, и в итоге буду снимать всё заново.

— А вообще северные деревни от деревень в других регионах отличаются? Что-нибудь есть в них особенное?

— Конечно, отличаются. Они более живописны, такие исконно русские деревни. Они сохранились именно здесь, на севере. Материал, конечно, из тех, что можно найти в России — один из самых богатых. В частности, Малые Карелы. Там много деревянной архитектуры севера, что, конечно, очень ценно с точки зрения исторического контекста.

— А материалы, которые ты используешь для своих работ, меняются в зависимости от региона?

— На самом деле, нет. У нас тут нет градации по регионам или каких-то приоритетов. Мы в основном работаем с фактурой. То есть пытаемся по полной передать образ заброшенной деревни. Я использую гудрон – это производная от нефти — вещества, которое движет и экономикой, и политикой в современном мире. Именно оно связывает уничтожение деревенской культуры цивилизацией.

— Это интересно. То есть в твоих работах есть социальный посыл?

— Это проект не о заброшенных деревнях, а, в принципе, о России. Об угасании памятников деревянной архитектуры и в целом традиционной культуры. По сути, многие города России — такие же заброшенные деревни. Я имею в виду острую тенденцию, когда люди уезжают в большие города из регионов, и регионы, как и деревни, забрасываются. Это проект в целом о феномене исчезновения. И можно говорить об этом с культорологической, философской, социальной точки зрения. Можно говорить и о смерти, как таковой. То есть, проект о многом, но вообще он о России, так получается.

— А с местными жителями ты общаешься? Может, из соседних деревень?

— Ну, да. Мы как раз хотим снимать что-то наподобие документалки. Туда включим общение с жителями, походы в местные магазины, может — байки, которые нам расскажут. Но, как правило, я не очень контактирую с людьми. Только если нужно уточнить маршрут или, может узнать, где воды набрать.

— Социальный аспект не очень важен, получается?

— Я думаю, он изначально заложен в концепции заброшенных деревень. Ведь необязательно присутствие человека, чтобы подумать о том, почему он отсюда исчез, как именно он уходил. По сути, само отсутствие – это и есть его присутствие.

— Расскажи, пожалуйста, есть ли какие-то критерии того, что именно ты хочешь увидеть на заброшенной территории? Идеальное пространство для твоей работы — оно какое? Или это про ощущения?

— Есть базовые критерии. Если я говорю о традиционной культуре, то и объекты должны быть соответствующие. Без сайдинга, без черепицы современной. Деревянные русские дома. Это могут быть амбары, сараи, часовни. Всё, что было построено из дерева в 19 и, может, в начале 20 века. Могут быть и советские постройки. Нельзя исключать советский период, так как тогда деревня ещё существовала, хотя и можно говорить, что умирать она начала в 30-е годы. Хочется набрать разноформатную фактуру, разные виды архитектуры. Главное, чтобы материалы были старые.

— Насколько мне известно, ты занимался городским стрит-артом. Вот этот уход за городскую черту, он происходил по этапам? Как ты вообще оказался в деревне?

— Наверное потому, что формат деревни можно экстраполировать на любой регион нашей страны, не считая крупных городов. Это то, что я видел вокруг. Я поездил по России и понял, что формат деревни наиболее чётко выражает то, что я хочу сказать. Об исчезновении культурного ландшафта и исчезновении как таковом. С точки зрения художественного высказывания, формат очень удобен. И когда я побывал в одной из тех заброшенных деревень, я подумал: почему в современном искусстве с этим никто до сих пор не работает. Хотя, знаете, я бы и сейчас с удовольствием поработал в городе, но мне не хватает времени, так как я полностью занят в этом проекте. Я принимал участие в фестивале «Новый город: древний» в Нижнем Новгороде. И это был проект в городе, который я делал на деревянном доме. Основной целью было привлечение внимания к проблеме исторической застройки и переосмыслению городского исторического наследия.

— Городские заброшенные дома по энергетике от деревенских отличаются? Ты бы рисовал на них по-разному?

— Я вообще не рисую сейчас. У меня такая серия интервенций. Я освещаю их ночью факелами, которые делаю из мешковины, воска и деревянной палки. Я собираюсь обливать их гудроном полностью, потом обертывать пленкой. Это интервенция современной цивилизации. Даже сам факт того, что я туда приезжаю – это интервенция и, можно сказать, уже художественный жест. Поэтому я отказался от каких-либо рисунков: они не работают. Сам деревянный объект всегда перевешивает символы, которые я делал на его поверхности. Изначально — да, я делал серию рисунков, которые отсылали к созданию такого особого мифического языка, к мифологии деревни. Делали отсылки к культурным кодам деревенской культуры, но в итоге остановился на деревне так таковой, на феномене её исчезновения.

— И ты фотографируешь их?

— Да, нет другого способа задокументировать. Пришлось познакомиться с фотографией. Сейчас у меня хорошая камера, и я документирую эти интервенции, также делаю на местах локальные инсталляции из объектов, которые я нахожу. Ещё создаю немного ритуальные инсталляции, то есть закладываю мешковину, поджигаю, она тлеет, идёт дым. Эти объекты я называю панами, что с греческого значит «все». И у Врубеля, если помнишь, есть такой Пан, сидящий в лесу, лесной житель. И эти объекты, которые я создаю – собирательные образы предметов и быта деревни. То, что они дымятся значит, что они существуют и исчезают.

— Ты упомянул Врубеля. На каких-нибудь современных художников ориентируешься?

— Я могу назвать Гордона Матта-Кларка. Был такой художник, который работал с объектами, заброшенными в городе. Работал больше с формой, пилил в них круги, эллипсы – использовал геометрию. Но сам факт интервенции в заброшенные объекты уже был. И он хороший пример. Много вообще художников, которые интересны, но таких примеров, чтобы ориентироваться и ссылаться, у меня скорее нет.

— Чего же нам ждать от вас, ребята, на Arctic Art Forum?

— Я надеюсь, что удастся показать серию фотографий, которые я сделаю сейчас. Хотелось бы ещё показать инсталляцию, но, возможно, её не будет, поскольку пространство в краеведческом музее сложное. Будут снимки с документацией, но это не будет просто серия фоток, как на фотовыставках, а документация художественного высказывания. Так что, фотосерия будет обязательно, а там — как пойдёт.