«Говорить по-городски или по-деревенски?»

Интерес к Северу и Арктике в столицах растёт, но голоса местных исследователей в рассказах о регионе слышны гораздо меньше, чем голоса исследователей из столиц.

На первых картах Севера и Арктики, созданных голландцами, есть населённые пункты Святой Михаил (Архангельск), Холмогоры, острова Колгуев, Вайгач и другие. Карта Антония Дженкинсона (Антверпен, 1562), служившего послом при Иване Грозном, показывает Россию, разделённую на две части, Московию и Тартарию. На карте отображены населённые пункты современных территорий Мурманской и Архангельской областей, тем не менее, источником для создания смыслов о Севере были «Метаморфозы» Овидия — но не знания о местных жителях.

Прошло много лет, но насколько изменился подход к сегодняшнему Северу? Насколько слышны голоса местных жителей в разговоре о северных территориях и Арктики? Мы поговорили об этом с людьми, которые по собственной инициативе проводили исследования Севера в 1990-е годы.

— В девяностые годы вы проводили независимые экспедиции в северных деревнях и нашли интереснейшие материалы. Расскажите о похоронном плаче, записанном в одной из ваших экспедиций, который был использован группой Moon Far Away в их музыкальном произведении под названием «Смерть»?

ВМ: С Алексеем Шептуновым [лидером группы Moon Far Away — прим. автора] мы были в одной из онежских экспедиций. Он сознательно, с большим тактом и профессионализмом (как фольклорист и музыкант) изучает народные тексты и работает с ними. В одной из экспедиций мы общались с бабушкой, рассказывающей о своей жизни. Неожиданно, посреди рассказа, вспоминая свою ушедшую из жизни сестру, она начала причитать. Этот плач представлен среди других аудиоматериалов на диске, который стал приложением к книге «Не век жить — век вспоминать. Народная культура Поонежья и Онежского Поморья», подготовленной по материалам экспедиций.

— Как появилась идея организации экспедиций в Поонежье в 1990-е годы? Кто был их участниками? Какие ставились цели?

ВМ: С 1982 года я работал в Соловецком историко-архитектурном и природном музее-заповеднике. Одно из направлений деятельности музейщика («музейной редкости», — так нас называли островные старожилы) — это экспедиции в бывшие монастырские вотчины. Главной задачей был сбор экспонатов для пополнения музейных фондов. Со временем стало очевидно, что надо не брать, а отдавать, и тогда для меня сменились приоритеты. Попыткой рассказать деревенским жителям об их прошлом стала передвижная выставка Владимира Антоновича Шапошника «Мардинская старина» о годовом праздничном круге крестьян Мардинской волости Онежского уезда Архангельской губернии. 

Занимаясь сбором материала, мы прошли на сшитой для нас лодке по реке Онеге от Каргополя до города Онеги. Постепенно появлялись единомышленники, молодёжь, школьники и студенты, участники дискуссионного клуба «Творческие четверги» при Архангельском областном центре христианской культуры, где я был заместителем директора по научной работе. На небольшой лодке мы исследовали Поморский и Онежский берега Белого моря. Пригодились морские навыки Алексея Александровича Крысанова, научного сотрудника, а позднее — директора Онежского историко-мемориального музея. Меня в ту пору интересовали технология морских промыслов, традиционные ремёсла, местные обычаи. Позднее это были историко-этнографические экспедиции региональной общественной организации «Товарищество северного мореходства» на Соловках, Кенозерского национального парка, Северного Арктического федерального университета и поездки в северные сёла и деревни по частной инициативе и на личные средства. Интересы и задачи со временем менялись. Появилось восемь книг, в том числе монографий, научные статьи, публикация источников с комментариями, путевые заметки в альманахе «Соловецкое море» и так далее. Это и есть попытка вернуть северной деревне то, что в наших силах. Самое интересное для меня сейчас — это люди. 

СТ: Для меня экспедиции стали местом открытия себя и мира. Когда в 17 лет, будучи глубоко городским человеком, оказалась в экспедиции, по первым ощущениям она воспринималась как интересное путешествие в хорошей компании. Но чем чаще мы встречались с местными бабушками, погружались в размышления о прошлом, тем более пронзительным становилось понимание того, что мы обладаем уникальной возможностью зафиксировать, а значит и сохранить эту стремительно уходящую культуру. Помню, как приехав из первой онежской экспедиции, спотыкалась и ударялась в косяки дверей, будучи неспособной резко вернуться в привычную жизнь. Не хватало простора, свободы.

— Как вы собирали материал?

ВМ: Мы приходили в гости к старожилам, беседовали с ними. Если была возможность, записывали разговор на диктофон. Потом расшифровывали запись, и уже тогда думали, как дальше работать с полученным материалом.

— Расскажите о самых интересных находках.

ВМ: Это дневник восьмилетнего мальчика из села Верховье Яши Пронина за 1915-1916 годы. Покаянные воспоминания о детских и юношеских летах Вятского крестьянина, создателя Северо-Двинского пароходства в Архангельске и Соловецкого монаха на склоне лет — Афанасия Васильевича Булычева, записанные на Соловках. «Служба благодарственная» в честь Полтавской победы — рукопись XVIII века. Мореходная книга «Рѣка Кушерецка» — лоция XVIII века. Записки Алексея Турундаевского о жизни вологодского сельского духовенства в начале ХХ века. Пробитый пулей военный дневник связиста 1942 года.

СТ: Со временем, учась в университете, я стала больше интересоваться историей языка. О промысловой лексике писала курсовую работу, позднее этот материал вошёл в книгу «Не век жить — век вспоминать». Я жила, окунувшись в цоканье, поиски остатков двойственного числа, в поиски точного значения для суковатки, жирушки, межонки, мнухи, няши. Это было настоящее открытие нового мира! Отдельные фразы завораживали своей точностью, образностью: «ребятишки как воробьи», «морщины на лице, что плуг прошёл», «церковь как чаечка на угоре», «дом стоит как стопочка», «ходить прялкой», то есть согнувшись.

Жители спрашивали: «С вами говорить по-городски или по-деревенски?»

— В чем причина того, что вы решили заняться независимыми исследованиями Севера в то время, в 1990-е годы?

ВМ: Мои родители приехали в город из деревни. Мама — из-под Рыбинска, папа — с Подвинья. Я родился в Архангельске. Мне важно было понять, что с нами случилось в ХХ веке: кто я, где моя родина? Со временем стало очевидно, что история Отечества познаётся через судьбы русской деревни.

СТ: Сначала это был интерес к делу, которым занимались мои друзья, но очень быстро оно стало своим. Память оберегает нас от вневременья. Запечатлённые деревенские жители — хранители традиции, первоначала. Жизнь очень зыбкая, просит о бережности и укутывании. В нашей глубинной памяти мы все растём из зыбки, колыбели детства, из бабушкиных тёплых рук, запаха деревенского дома и печки.

— Василий Николаевич, вы написали и издали множество книг: «Народная культура Поонежья и Онежского Поморья», «Мезени живая вода» и книги о северной деревне. Где можно найти эти издания желающему узнать больше о культуре Севера?

ВМ: Книги есть в Добролюбовской библиотеке Архангельска, должны быть в наиболее крупных столичных библиотеках, в библиотеках Петрозаводска, Мурманска. Отдельные издания стали библиографической редкостью, но материалы из «Соловецкого моря» публикуются на сайте Товарищества северного мореходства.

— Я училась в историческом классе одной из лучших школ Архангельска, но не могу вспомнить, чтобы мы изучали региональную историю. В достаточной мере преподаётся местная история сегодня?

ВМ: В 30-е годы заниматься краеведением было опасно. В 60-70-е годы интерес к региональной истории осознаётся как жизненно важная отрасль знания. Укрупнение сельского хозяйства (организация совхозов), а затем Перестройка повлекли за собой реформы (или их отсутствие), которые северная деревня не пережила. Сегодня в школах изучают то, чего уже нет, но что вроде бы должно быть. В достаточной ли степени и на каком уровне, трудно сказать, но так называемый «региональный образовательный компонент» в школьных программах присутствует.

СТ: Буквально на днях общалась с кадетами, учащимися в Архангельском кадетском корпусе, и на мой вопрос: о каких темах им было бы интересно послушать лекции преподавателей университета, они ответили — об истории своего края. Мне кажется, этого очень не хватает. Утешает лишь, что как раз сейчас группой коллег пишется региональный учебник по истории Архангельского Севера.

— В чём, на ваш взгляд, причины того, что в России сегодня кино, популярная музыка, визуальная культура «под народное» нередко имеет мало общего с исследованиями, с эмпирикой? Каким образом транслировались исследования о деревне на широкую публику?

ВМ: Подлинная народная культура в наше время элитарна, но у неё есть опасность стать массовой. Музеефикация крестьянской культуры, её псевдонародность свидетельствуют о вырождении традиции. Матрёшка, балалайка, сарафан, «поморская говоря» — всё это хорошо, когда известно их происхождение и бытование. Не надо забывать, что нередко «в одной деревне говорили — в другой не понимали»: всюду были свои диалекты, сарафаны разных покроев. Усреднённость и стремление всё объединить, не полезны ни для Отечества, ни для понимания того, кто мы есть на самом деле.

— Не так давно в России обсуждали случай с поджогом нескольких деревень в Вологодской области художником Данилой Ткаченко. Для того, чтобы о деревне и «культурном коде» начали говорить, нужна медиакартинка и конфликт?

ВМ: В результате говорят не о «культурном коде», а о Ткаченко. Чтобы сжигать пустующие дома, надо не любить русскую деревню. Также надо было не любить архангелогородцев, чтобы убрать из города трамваи и троллейбусы в Архангельске, или назвать развлекательно-питейное заведение аббревиатурой «СЛОН» (Соловецкие лагеря особого назначения). Не знаю, чего тут больше — глупости, беспамятства или корысти, но эстетического чутья точно нет.

— Сегодня глобальная, коммерческая поп-культура является конкурентом местной культуры. Какие есть вызовы на сегодня, могут ли они быть решены?

ВМ: Глобализации противостоять невозможно, да и, по-видимому, неплодотворно. Она имеет не только отрицательные, но и положительные стороны. Между тем, мы интересны кому-либо и сами себе лишь в том случае, если сохраняем, исследуем, осознаём свою самобытность, уникальность в мировой культуре. Только на этой основе мы способны различать своё и чужое. 

Фото в тексте из архива Светланы Тюкиной. Авторы фотографий — участники экспедиций Юлия и Иван Поповы, Светлана Тюкина, Светлана Рапенкова.